В Россию «Марсельеза» пришла в конце XVIII века: впервые ее спели в Петербурге как новую французскую песню, не придавая сочинению революционного значения.
В Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии хранится пожелтевший рукописный альбом, которому не меньше ста шестидесяти лет: кем-то из русских любителей музыки была записана в этот альбом и «Марсельеза», но без слов.
В исторических материалах о декабристах есть достоверные свидетельства того, что декабристы пели «Марсельезу» как освободительный гимн на тайных собраниях.
Простые люди — крестьяне, ремесленники, рабочие — «Марсельезу» тогда не знали. Она распространялась в кругах оппозиционного царскому строю дворянства, интеллигенции, пелась на французском языке, являвшемся в этих кругах разговорным языком: в переводах необходимости не было. Этим объясняется тот факт, что русские переводы стали появляться только во второй половине XIX века: первый из них, напечатанный в легальном сборнике сподвижника и друга А. И. Герцена поэта Н. П. Огарева «Свободные русские песни», датируется 1863 годом.
Попытки переводов не были удачными: переводные тексты не сочетались с музыкой. В 1875 году революционер, участник Парижской Коммуны Петр Лаврович Лавров написал русский текст, создал свободный русский вариант — «Рабочую Марсельезу». Лавров не был профессиональным поэтом. Как и текст де Лиля, «Рабочая Марсельеза» Лаврова вылилась из души, отразив чаяния, настроения, требования угнетенных, обездоленных, мужество борцов за освобождение России, веривших в грядущую революцию. Мелодия песни Лаврова упростилась, приобрела более энергичный и светлый характер. Она несколько отличалась от первоисточника — песни де Лиля.
Русский социолог, философ, публицист и революционер Пётр Лаврович Лавров (1823—1900), автор слов «Рабочей Марсельезы»
«Рабочая Марсельеза» создавалась для нелегальных кружков, собраний, демонстраций.
О распространении «Рабочей Марсельезы» рассказывает в романе «Мать» Максим Горький. Писатель передает впечатления матери, слушающей песню, которую в домике на рабочей окраине во время тайной сходки поют вполголоса ее сын с друзьями:
«Особенно одна из новых песен тревожила и волновала женщину. В этой песне не слышно было печального раздумья души, обиженной и одиноко блуждающей по темным тропам горестных недоумений, стонов души, забитой нуждой, запуганной страхом, безличной и бесцветной. И не звучали в ней тоскливые вздохи силы, смутно жаждущей простора, вызывающие крики задорной удали, безразлично готовой сокрушить и злое и доброе. В ней не было слепого чувства мести и обиды, которое способно все разрушить, бессильное что-нибудь создать, — в этой песне не слышно было ничего от старого, рабьего мира.
Резкие слова и суровый напев ее не нравились матери, но за словами и напевом было нечто большее, оно заглушало звук и слово своею силой и будило в сердце предчувствие чего-то необъятного для мысли. Это нечто она видела на лицах, в глазах молодежи, она чувствовала в их грудях и, поддаваясь силе песни, не умещавшейся в словах и звуках, всегда слушала ее с особенным вниманием, с тревогой более глубокой, чем все другие песни.
Эту песню пели тише других, но она звучала сильнее всех и обнимала людей, как воздух мартовского дня — первого дня грядущей весны.
— Пора нам это на улице запеть! — угрюмо говорил Весовщиков».
Рабочие с песней вышли на демонстрацию:
« — В ряды, товарищи! Да здравствует праздник свободных людей! Да здравствует Первое мая!
Толпа слилась плотнее. Павел махнул знаменем, оно распласталось в воздухе и поплыло вперед, озаренное солнцем, красно и широко улыбаясь...
Отречемся от старого мира...
— раздался звонкий голос Феди Мазина, и десятки голосов подхватили мягкой, сильной волной:
Отряхнем его прах с наших ног!..
Мать с горячей улыбкой на губах шла сзади Мазина и через голову его смотрела на сына и на знамя. Вокруг нее мелькали радостные лица, разноцветные глаза — впереди всех — мягкий и влажный голос Андрея дружно сливался в один звук с голосом сына ее, густым и басовитым.
Вставай, подымайся, рабочий народ,
Вставай на борьбу, люд голодный!..
И народ бежал навстречу красному знамени, он что-то кричал, сливался с толпой и шел с нею обратно, и крики его гасли в звуках песни, — той песни, которую дома пели тише других, — на улице она текла ровно, прямо, со страшной силой. В ней звучало железное мужество, и, призывая людей в далекую дорогу к будущему, она честно говорила о тяжестях пути. В ее большом спокойном пламени плавился темный шлак пережитого, тяжелый ком привычных чувств и сгорала в пепел проклятая боязнь нового...»
Сборник «Песни революции», издание ленинской «Искры» (Женева, 1902), где была опубликована «Марсельеза»
Агитационное, пропагандистское значение песни ярко определяется ее неоднократным упоминанием на страницах большевистских газет начала нашего века.
«Рабочая Марсельеза» стала гимном пролетариата в революцию 1905 года:
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры,
Ненавистен нам царский чертог...
В. И. Ленин, излагая в своих статьях факты революционной активности пролетариата Москвы осенью и зимой 1905 года, писал: «В воскресенье 25 сентября (8 октября) события сразу приняли грозный оборот. С 11 часов утра начались скопления рабочих на улицах, — особенно на Страстном бульваре и в других местах. Толпа пела Марсельезу". 9 декабря, отмечал В. И. Ленин, по Большой Серпуховской улице солдаты шли с "Марсельезой" присоединяться к восставшим.
Очевидец расстрела по приговору военно-полевого суда в 1906 году двух бесстрашных революционерок Насти Мамаевой и Гали Бенедиктовой писал в одном из последних номеров нелегальной большевистской газеты "Казарма" о том, как с пением "Рабочей Марсельезы" умирали героини: "Они пели шесть минут. В это время с солдатами происходило нечто необыкновенное. На первую команду "пли!" выстрела не последовало. На вторую — стреляли в ноги, так что пули застряли в земле... Во время пения "Марсельезы" многие солдаты рыдали».
Тульский корреспондент ленинской газеты «Искра» сообщал о демонстрации в его городе: «Далеко разносятся мощные, стройные звуки красивой песни "Ненавистен нам царский чертог". Женщина разбрасывает направо и налево прокламации... а рабочая толпа продолжает свою песню свободы — русскую "Марсельезу"...»
Из Тифлиса (ныне Тбилиси) передавали о проводах на вокзале осужденных в ссылку революционеров: «Перед третьим звонком рабочие оттеснили, разместились около арестантского вагона, затем запели "Отречемся от старого мира" и выкинули красное знамя с надписью: "Долой самодержавие!" Поезд двинулся тихо, а наравне с ним, рядом с арестантским вагоном, двигались стройной массой рабочие, над головами которых развевалось красное знамя».
Известно, что Владимир Ильич Ленин знал и любил «Марсельезу» с юности, слушал, как играла песню на рояле его сестра Ольга Ильинична, пел «Марсельезу» еще будучи студентом Казанского университета, в сибирской ссылке.
В 1906 году в Москве была опубликована весьма любопытная брошюра. Она начиналась фразами: «"Марсельеза" у нас теперь в большой моде. Ее поют на митингах и собраниях. Ее требует публика петь в театрах. Подражая ее напеву, у нас появилась и своя рабочая "Марсельеза"...» И далее брошюра старалась убедить, что считать «"Марсельезу" песней, призывающей к бунту, — "простое недоразумение"». С этой целью приводилась речь знаменитого французского оратора Адольфа Кремье в защиту «благонравия» великой песни. Все красноречие Кремье направил на то, чтобы доказать: «"Марсельеза" не содержит в себе ни малейшего намека на события внутренней политики; она не касается вовсе правительства и его действий, она взывает к восстанию против внешних врагов!»
Заканчивалось изложение такой «защиты» примечанием от редакции, сообщавшим сведения о Руже де Лиле и обстоятельствах создания песни, что тоже, как считали издатели, должно было и в России дать возможность «патриотического» толкования «Марсельезы»: такого рода переводной текст был даже вложен отдельным листком в брошюру.
Но рабочие пели «Марсельезу» как песню протеста, как призыв к революционной борьбе — и ничто не могло изменить такого бытования песни.
За год до свершения Великой Октябрьской социалистической революции с пением «Марсельезы» выступил выдающийся русский певец-бас Федор Иванович Шаляпин. Произошло это на официальном собрании, где присутствовали даже министры царского правительства, но и там, как передавал очевидец, «песня Руже де Лиля в устах Шаляпина... за год приблизительно до крушения императорской России прозвучала каким-то пророческим предвестием революции. В этот год она висела в воздухе. Когда запел Шаляпин, революционная буря ворвалась в зал и многим стало не по себе от звуков этой песенной бури... Шаляпин и тут гениально вошел в роль: уж если петь песню Великой французской революции, то петь по-настоящему — так, чтобы дрогнули сердца и услышали набат рока. Французские слова он произносил безукоризненно, как истый француз (хоть говорил по-французски плохо). Видимо, готовился к выступлению с обычным вниканием во все детали текста. Пророческий клик Шаляпина все покрыл, увлек за собой — и развеял, обратил в ничтожество призрак преходящей действительности...
Сознавал ли тогда Шаляпин, какую русскую судьбу предсказал он своей "Марсельезой"? Хотел ли он, друг Максима Горького, прозвучать каким-то буревестником над обреченной императорской Россией?»
«Марсельеза», скульптура на Триумфальной арке в Париже
Как когда-то во Франции, так и в России предпринимались попытки «приручить» песню, придав ей официальный характер. Временное правительство Керенского объявило «Рабочую Марсельезу» государственным гимном.
Однако боевого заряда песни это уже не могло уменьшить.
Как в бурю дюжина груженых барж,
Над баррикадами
Плывет, громыхая, марсельский марш —
так писал Владимир Владимирович Маяковский о революционном духе песни.
3 апреля 1917 года, воскресным днем ранней весны петроградские пролетарии встречали Владимира Ильича Ленина, возвращавшегося из эмиграции.
Газета «Правда» сообщала: «Встреча началась с Белоострова... К приходу скорого поезда из Торнео дружный хор "Марсельезы" огласил платформу, запруженную рабочими и близкими друзьями Ильича».
Одна из рабочих колонн проходила по Николаевской улице (ныне улица Марата), где жила тогда семья Шостаковичей. Одиннадцатилетний Митя Шостакович, ученик Коммерческого училища, присоединился к колонне, дошел до Финляндского вокзала. При появлении В. И. Ленина зазвучала мощная «Марсельеза» — ее играл военный оркестр. Эту мелодию, услышанную еще раньше на февральских демонстрациях, Митя Шостакович прочно запомнил, возвратился к ней, использовал в собственном творчестве, как и музыку «Интернационала».
Во время Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года «Рабочая Марсельеза» сопровождала отряды красногвардейцев, шедших на штурм Зимнего дворца.
После победы Октября жизнь закономерно заставила искать новые варианты текста, отвечавшие новым задачам, лозунгам Советской власти. Такие варианты создавались начиная с 1918 года. Принадлежали они разным авторам, в том числе и известному поэту Демьяну Бедному.
Павлу Антокольскому, поэту, славящемуся не только оригинальными стихами, но и замечательными переводами французской поэзии, удалось сделать великолепный русский перевод «Марсельезы», которым и стали часто пользоваться при ее исполнении в нашей стране.
В 1929 году кинорежиссеры Григорий Козинцев и Леонид Трауберг поставили фильм «Новый Вавилон» — о событиях Парижской Коммуны. Музыку к фильму заказали тогда совсем молодому, многообещающему композитору Дмитрию Шостаковичу, и он остроумно использовал в своей партитуре фрагменты «Марсельезы»: ныне эта киномузыка, восстановленная дирижером Геннадием Рождественским, исполняется как концертный номер — в виде симфонической сюиты, записана на пластинки.
«Марсельезу», ставшую государственным гимном Франции, коммунисты по-прежнему считают песней борьбы, обращаются к ее силе, чтобы показать революционную волю народа.
«"Марсельеза", — говорил выдающийся французский коммунист Морис Торез, — это пылкое и страстное воплощение революционной воли народа, его порыва и героизма. Это сама революция».
Когда в конце 1960-х годов Францию потрясла забастовка десяти миллионов трудящихся, боровшихся за лучшие условия жизни, и трудная борьба потребовала сплоченья, организованности, стойкости, снова с трудящимися шла «Марсельеза». В разгар борьбы в Париже вновь говорилось о «Марсельезе» как о великой песне сегодняшнего дня: «Марсельеза» — национальная песнь французского народа, его песня борьбы против угнетения, за свободу...
Мы, коммунисты, не забываем, что слово «патриот» родилось в Великую французскую революцию.
Поэтому мы неразрывно объединяем звуки «Марсельезы» и звуки «Интернационала»...
«Рабочая Марсельеза». Музыка Руже де Лиля. Переложение А. Флярковского. Слова П. Лаврова
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног.
Нам враждебны златые кумиры,
Ненавистен нам царский чертог.
Мы пойдем к нашим страждущим братьям,
Мы к голодному люду пойдем,
С ним пошлем мы злодеям проклятья,
На борьбу мы его поведем.
ПРИПЕВ:
Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной:
Вперед! Вперед! Вперед! Вперед! Вперед!
Кулаки-богачи жадной сворой
Расхищают тяжелый твой труд.
Твоим потом жиреют обжоры,
Твой последний кусок они рвут.
Голодай, чтоб они пировали,
Голодай, чтоб в игре биржевой
Они совесть и честь продавали,
Чтоб глумились они над тобой.
ПРИПЕВ
Тебе отдых — одна лишь могила,
Что ни день — недоимки готовь.
Из тебя богачи тянут жилы,
Царь-вампир пьет народную кровь;
Ему нужны для войска солдаты —
Подавай ты ему сыновей,
Ему нужны пиры и палаты —
Подавай ему крови своей.
ПРИПЕВ
Не довольно ли вечного горя?
Встанем, братья, повсюду зараз —
От Днепра и до Белого моря,
И Поволжье, и дальний Кавказ.
На врагов, на собак на богатых,
И на злого вампира-царя,
Бей, руби их, злодеев проклятых,
Заблести, новой жизни заря!
ПРИПЕВ
И взойдет за кровавой зарею
Солнце правды и братской любви,
Хоть купили мы страшной ценою,
Кровью нашею, счастье земли.
И настанет година свободы,
Сгинет зло, сгинет ложь навсегда,
И сольются в одно все народы
В вольном царстве святого труда!
ПРИПЕВ
Источник: С. Хентова. Мелодии великого времени. М., 1986
Главная
Песни
Тексты
Фото
Аккорды
Ноты
Guitar Pro
Новости
Вопросы
Ссылки
Гостевая
Блог
Соцсети