С. Хентова. ИНТЕРНАЦИОНАЛ. Интернационал в России

В 1899 году на Конгрессе французских социалистических организаций, где «Интернационал» провозгласили гимном социалистов, присутствовал моло­дой русский студент-эмигрант Аркадий Яковлевич Коц: он обучался в парижском горном институте, участвовал в револю­ционном движении. Коц любил музыку, некоторое время руководил хором рус­ских эмигрантов.

Пение на Конгрессе песни Потье — Дегейтера произвело на него потрясающее впечатление. Русский студент был захва­чен всеобщим энтузиазмом, когда, как он вспоминал, «голоса всех стоявших в зале и на хорах слились в один мощный гул голосов, сотрясавших стены зала. И когда дошли до припева и оборвалась последняя нота слов, воодушевление и энтузиазм поющих достигли своего преде­ла. Охваченные непередаваемым чувством единения, люди в зале и на хорах обни­мались и целовались...».

Аркадий Коц решил, что такая песня может служить русскому революционно­му движению, что ее мелодия будет близ­ка рабочим России, и принялся за перевод текста Потье на русский язык. «Интер­национал» в переводе А. Коца был опу­бликован в 1902 году в Лондоне, где выходил русский литературно-политический журнал «Жизнь», в котором сотрудничал В. И. Ленин. Заголовок «Пролетарские пе­сни» объединял несколько стихотворе­ний; вместе с переводом «Интернациона­ла» Коц опубликовал «Песню пролетари­ев», которую предлагалось петь на мотив «Марсельезы» с припевом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь в дружный стан!»

Русский перевод «Интернационала» ока­зался весьма удачным; самодеятельный поэт-переводчик на заре русской песенно-революционной поэзии уловил главное требование к тексту песен: краткость, емкость стиха, явственность ритма, звон­кость, ударную силу слов.

Русский перевод придал романтическим стихам Потье лозунговую четкость, точность, конкретный лаконизм призывов к борьбе со старым миром.

Свой текст Коц опробовал, разучив по нотам «Интернационал» с хором.

Опыт удался. Стало ясно, что перевод хорошо ложится на музыку, отвечает ее характеру. И в дальнейшем начальный текст в основном сохранялся, но имя Коца как переводчика оставалось долго неизвестным, только в 1930-е годы значе­ние Коца в судьбе гимна было установ­лено твердо.

В это время Аркадий Яковлевич жил в Москве, работал инженером. В Великую Отечественную войну в семидесятилетнем возрасте он пошел трудиться на оборон­ный завод. Двое его сыновей сражались на фронте. Свободные минуты А. Я. Коц по-прежнему отдавал литературному твор­честву, продолжал переводить на русский язык стихи Э. Потье.

К содержанию

Широкое распространение гимна приш­лось на годы первой русской революции 1905 года: об этом много рассказывается в воспоминаниях старых большевиков. Готовясь к борьбе, революционеры брали на вооружение и боевые пролетарские песни. Они становились как бы паролем, объединявшим рабочих всего мира. «В ка­кую бы страну ни попал сознательный ра­бочий, — писал Владимир Ильич, — куда бы ни забросила его судьба, каким бы чу­жаком ни чувствовал он себя, без языка, без знакомых, вдали от родины, — он мо­жет найти себе товарищей и друзей по зна­комому напеву "Интернационала"».

Перенесемся воображением в Женеву начала XX века. Чтобы облегчить быт революционеров-эмигрантов, семья Лепешинских устраивает русскую столовую. Это своеобразный клуб, где во второй половине дня собираются для жарких раз­говоров, дискуссий, обсуждения насущ­ных дел. Часто здесь звучат песни. Соби­раются вместе русские, поляки, чехи и поют родные мелодии. Складно поют, несмотря на разницу языков. Чаще всего поют «Интернационал»: им обычно закан­чиваются вечера. Поют «Интернационал» и на митингах. В 1905 — 1906 годах «Интер­националом» заканчиваются съезды со­зданной В. И. Лениным Российской соци­ал-демократической рабочей партии (РСДРП).

А вот еще один волнующий эпизод, происшедший в Сибири, на станции Тайга. Узнав о революции 1905 года, ссыльные собрались в далекий путь, в центральную Россию. Среди них был М. С. Урицкий, впоследствии один из руководителей пи­терских большевиков. На станции Тайга русские ссыльные встретились с голланд­скими рабочими, возвращавшимися с Ени­сея в свою страну. Объединившись, рус­ские и голландцы запели на платформе «Интернационал». Возглавлял тогда боль­шевистскую организацию на станции Тайга Сергей Миронович Киров.

Активное участие в распространении пе­сни принимал соратник В. И. Ленина Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. Зна­ток музыки, он многое сделал для после­дующих публикаций текста и нотной стро­чки, для распространения «Интернациона­ла» с помощью листовок, открытых почтовых карточек. Именно Бонч-Бруевич содействовал в 1906 году выпуску в Пе­тербурге нелегального сборника револю­ционных песен, составленного большеви­ком-музыкантом Д. А. Черномордиковым. В 1906 году в течение нескольких недель в Петербурге, на Невском проспек­те, в нотном магазине Скирмунта, кото­рый был хорошо известен любителям музыки, сборник, составленный Черномордиковым, быстро раскупили: то, что там содержался и удобный аккомпане­мент к песенным мелодиям, помогло их дальнейшему распространению.

В. И. Ленин ратовал за массовое распро­странение «Интернационала» как оружия революционной борьбы. После возвра­щения из эмиграции 3 апреля 1917 года, выступив на площади у Финляндского вокзала, Ленин затем до поздней ночи беседовал с товарищами по борьбе, и как всегда, предложил: «Давайте петь...» «Кто-то, — рассказывает соратница В. И. Ленина Елена Дмитриевна Стасова, — за­пел "Марсельезу". А Ленин предложил спеть "Интернационал"». Тогда еще немно­гие твердо знали слова и мелодию «Ин­тернационала». В. И. Ленин на это обратил внимание. Стали подготавливаться ин­структоры, проводившие коллективные спевки на заводах, фабриках, в воинских частях: организовывались массовые хоры, певшие «Интернационал». «Русская рево­люционная армия во всех ротах, эскадро­нах, сотнях, батареях и иных командах должна обучиться хоровому пению "Ин­тернационала"», — писала 5 апреля 1917 года газета «Правда». Через два дня «Правда» в одном номере с опубликованием тезисов доклада «О задачах пролета­риата в данной революции» — Апрельских тезисов В. И. Ленина поместила статью, в которой подчеркивалось значение проле­тарского гимна: «На фронте, в окопах и везде, где русские войска соприкаса­ются с неприятелем, должно быть поднято красное знамя. Такое же значение, как красное знамя, имеет и песня "Интернационал". Она напечатана в № 1 "Прав­ды". Ее поют европейские рабочие, долж­ны петь и мы при всяких пролетарских выступлениях. Мотив песни — родной мотив рабочих всех стран».

В апреле — мае 1917 года В. И. Ленин выступал на многих митингах в Петро­граде: в Измайловском полку, Михай­ловском манеже, перед рабочими Охтин­ского, Путиловского, Адмиралтейского судостроительного, Франко-русского, Тру­бочного заводов, фабрики «Скороход». Он говорил о текущем моменте и задачах пролетариата. Впечатления об одном из таких выступлений вождя передает писательница Маргарита Владимировна Ямщикова, издававшая свои книги под псевдонимом А. Алтаев:

«...Он заканчивает речь среди шумных оваций, которые сливаются с торжественными звуками "Интернационала". В первый раз я слышала, как рабочие поют "Интернационал". До сих пор помню впе­чатление, какое произвело на меня это мощное пение: оно подхватило меня, вовлекло в рабочую массу, смущение мое мгновенно прошло. Я пела со всеми и чувствовала неразрывную связь с этой массой, чувствовала веру в человека, которого только что, в первый раз в жиз­ни, услышала и которому светло и ра­достно — я видела это — верили рабо­чие.

Толпа выплеснула меня из зала на ули­цу. Мы шли и пели. Все пели, и это пение чудно объединяло».

К содержанию

С «Интернационалом» связаны великие дни рождения Советского государства. 8 ноября (26 октября по старому стилю) 1917 года Второй Всероссийский съезд Советов единогласно голосовал за огла­шенное В. И. Лениным «Обращение к на­родам и правительствам всех воюющих стран» с предложением «начать немедлен­но переговоры о справедливом демо­кратическом мире», покончив с импери­алистической войной. Как вспоминает в книге об Октябрьской революции «Де­сять дней, которые потрясли мир» американский журналист Джон Рид: «Неожи­данный и стихийный порыв поднял нас всех на ноги, и наше единодушие выли­лось в стройном, волнующем звучании "Интернационала". Какой-то старый, се­деющий солдат плакал, как ребенок... Могучий гимн заполнял зал, вырывался сквозь окна и двери и уносился в притих­шее небо. "Конец войне! Конец войне!" — радостно улыбаясь, говорил мой сосед, молодой рабочий».

Автор повести «Чапаев» Дмитрий Фур­манов вел в то время революционную работу в городе Иваново. Его очерк «Незабываемые дни» сохранил накал переживаний в тот момент, когда Фур­манову удалось связаться с Москвой, узнать о свержении Временного прави­тельства и объявить об этом депутатам ивановских рабочих: «...зал стонал. Жали руки, вскакивали на лавки; а иные за­чем-то аплодировали, топали ногами, били палками о скамьи и стены, зычно ревели: "Товарищи!.. товарищи!.. товарищи!.." Один горячий слесарь ухватил массивный стул и с размаху едва не метнул его в толпу. Уханье, выкрики, зачатки пе­сен — все сгрудилось в густой бессвяз­ный гул... Кто-то выкрикнул:

— "Интернационал"!

И вдруг из хаоса родились, окрепли и помчались звуки священного гимна... Пе­вали свой гимн мы до этого, певали и после этого многие сотни раз, но не помню другого дня, когда его пели бы, как те­перь: с такою раскрывшейся внутренней силой, с таким горячим, захлебываю­щимся порывом, с такою целомудрен­ной глубокой верой в каждое слово...

Мы не только пели — мы видели перед собой наяву, как поднялись, идут, колышутся рабочие рати на этот смертный последний бой; нам уже слышны гроз­ные воинственные клики, нам слышится суровая команда — чеканная, короткая, строгая, мы слышим, как лязгает, зве­нит оружие... Да, это поднялись рабочие рати...

...Рабочие победили. Рабочие взяли власть... Враг разбит — повержена "свора псов и палачей"...

А солнце сияет, сжигает огнем своих лучей... Да-да, все, как в песне: наш путеводный гимн, самая дорогая, заветная песня, которую пели в подполье рабы, за которую гнали, ссылали, расстрелива­ли, вешали, истязали по тюрьмам, — может ли ошибаться эта песня, вспоенная кровью мучеников?.. Пришли наши дни — их мы ждали. Здравствуй, новая жизнь!..»

В молодом Советском государстве «Интернационал» быстро становится пес­нью-гимном, звучащим на торжествах, собраниях, парадах, — «Интернационал» утверждается как первый Государствен­ный гимн Страны Советов, причем про­исходит это утверждение подчас стихий­но — отвечая революционному подъему народа.

С осени 1918 года «Интернационал» за­звучал с часов Кремлевской Спасской башни — в шесть утра и в полночь. Вла­димир Ильич Ленин с волнением слушал эти звуки. В. В. Маяковский писал:

...бессонен Кремль

и стены его

зовут работать

и торопиться,

бросая

со Спасской

гимн боевой...

Гимн призывал к борьбе за упрочение Советского государства. Поясняя огром­ное значение первых субботников как зачинов коммунистического труда, Влади­мир Ильич Ленин приводил в своей книге «Великий почин» корреспонденции из га­зеты «Правда». «По окончании работ присутствующие, — писала газета 17 мая 1919 года о субботнике в Москве, — бы­ли свидетелями невиданной картины: сот­ня коммунистов, уставших, но с радост­ным огоньком в глазах, приветствовала успех дела торжественными звуками "Интернационала" — и казалось, что эти по­бедные волны победного гимна перельют­ся за стены по рабочей Москве и, как волны от брошенного камня, разойдутся по рабочей России и раскачают уставших и расхлябанных».

В поэме «Хорошо!», созданной к деся­тилетию Великой Октябрьской револю­ции, Маяковский вновь обратился к «Ин­тернационалу» как образу победы народа в 1917 году:

А в Смольном

толпа,

растопырив груди,

покрывала

песней

фейерверк сведений.

Впервые

вместо:

— и это будет...

пели:

— и это есть

наш последний...

И еще есть у В. В. Маяковского стихи об «Интернационале». Эта мелодия осо­бенно была дорога поэту, вызывала в его воображении многие образы:

Интернационал

через забор

махнул

и пошел по кварталам.

Факт —

поют!

Играют —

факт!..

В драках,

чтоб песне

этой, распесниться,

рубили нас

белые

в доски...

Мы стали

тут

и не двинемся с места.

А свист —

как горох

об гранит.

Мы мёрли,

чтоб петь

вот это...

В октябре 1920 года комсомольцы молодой Страны Советов собрались на Тре­тий съезд Коммунистического союза мо­лодежи. В. И. Ленин произнес на этом съезде речь «Задачи союзов молодежи». Он говорил о том, что комсомольцы дол­жны «...помочь партии строить комму­низм и помочь всему молодому поколе­нию создать коммунистическое общест­во». Он призывал молодежь неустанно учиться: «Коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые вы­работало человечество». Зал приветство­вал вождя революции пением пролетар­ского гимна. Об этом волнующем момен­те вспоминал впоследствии делегат съезда поэт Александр Жаров: «Ленин вышел из-за стола президиума и направился не к трибуне, приготовленной для него, а к краю сцены... Шумные вспышки востор­гов долго не давали ему начать речь. Два или три раза пели "Интернационал". Владимир Ильич, отойдя в сторону, пел вместе со всеми».

Уже с первых послеоктябрьских лет велась большая работа по уточнению существовавших переводов «Интернациона­ла» на языки народов СССР и созданию новых переводов. В этой работе прини­мали участие выдающиеся поэты, писа­тели: Янка Купала, Дмитрий Гулиа, Егише Чаренц и многие другие. По инициа­тиве соратника Ленина Г. К. Орджоникид­зе грузинский поэт Сико Пашалишвили создал новый грузинский вариант, отве­чающий музыкально-ритмическому рисун­ку оригинала. Широчайшее бытование гимна потребовало некоторого редактирова­ния текста и музыкальной стороны. Дело в том, что существовали разные обработки «Интернационала» (их было более двадцати), отличавшиеся деталями мелодики, ритма. Определить единую ре­дакцию поручили комиссии из авторитет­ных музыкантов, в числе которых были профессор Московской консерватории А. Гедике, композиторы Д. Васильев-Буглай, В. Трамбицкий. Комиссия уточнила припев, акценты в музыке. Дирижер Боль­шого театра Н. С. Голованов инструмен­товал гимн для симфонического орке­стра.

21 января 1924 года умер вождь рево­люции Владимир Ильич Ленин.

В лютый январский мороз тысячи лю­дей пришли к Колонному залу Дома Союзов в Москве, чтобы проститься с Лениным. Медленно, подавляя рыдания проходили они мимо гроба, вглядыва­лись в черты Ильича. Оркестры играли любимую Лениным музыку Бетховена, Шопена и «Интернационал». Хор пел лю­бимые песни Ильича — песни борьбы: «Вы жертвою пали», «Не плачьте над тру­пами павших бойцов» и «Интернацио­нал».

«Интернационалом» завершилось про­щание, а когда прошла траурная церемония, с первыми залпами артиллерийско­го салюта, ровно в 16 часов 27 января 1924 года все военные оркестры Москвы заиграли похоронный марш, который сме­нили могучие звуки «Интернационала», призвавшие твердо, неуклонно идти по ленинскому пути.

Наливалось силою революционное дви­жение во всех странах мира. Основанный под руководством Владимира Ильича Ленина Коммунистический Интернационал продолжил традиции Первого Интернационала, участником которого был Эжен Потье.

К содержанию

Великий пролетарский гимн неизменно звучал на конгрессах Коммунистического Интернационала, куда съезжались предста­вители коммунистических партий всего мира.

В стихотворном рассказе о душевном настроении делегатов и гостей Шестого конгресса Коммунистического Интерна­ционала, проходившего летом 1928 года в Москве, в Колонном зале Дома Союзов, Маяковский писал:

...И снова

перечень

сухих сведений —

скольких

Коминтерн

повел за собой...

И зал отзывается:

"Это —

последний

и решительный бой".

...Не стала

седа и стара —

гремит,

ежедневно известней

п-я-т-и-д-е-с-я-т-и стран

боевая

рабочая песня.

На этом конгрессе присутствовал Пьер Дегейтер, автор музыки гимна. Его пригласили еще весной 1928 года.

Ему было уже восемьдесят лет, и оста­валось неясным, позволит ли состояние здоровья проделать далекий и нелегкий по тем временам путь. Потому предвари­тельно к Дегейтеру отправился врач А. Рубакин, работавший в советском посоль­стве в Париже. Впоследствии А. Рубакин подробно рассказал об этой памятной встрече, о том, каким он застал револю­ционера-ветерана: «Я приехал к Дегей­теру в первый раз в начале весны, когда на улицах Парижа расцветали каштаны и зеленели бледные листья платанов. Небо над предместьем Сен-Дени было окутано фабричным дымом. Вокруг древнего со­бора с усыпальницей французских коро­лей были расположены фабрики и заво­ды; они высились над узкими, грязными улочками с некрасивыми кирпичными домами рабочих. Я без труда отыскал квартал, где жил Дегейтер, дальше при­шлось расспрашивать местных жителей.

Дегейтера знали все... "Вам нужно ста­рика? Проводи его к нему", — сказала первая же женщина своей внучке, когда я к ней обратился. Я пошел к небольшо­му домику, стоявшему на откосе.

Известие о том, что к Дегейтеру прие­хал "какой-то русский", молнией облете­ло весь квартал: отовсюду из окон высо­вывались головы женщин, а прохожие-рабочие подходили ко мне, и каждый ста­рался показать путь. Это было нелиш­ним — без провожатого я, наверное, за­путался бы в узких проходах между домами.

Дегейтер жил в первом этаже неболь­шого домика. Входная дверь не была за­перта, и мы вошли в нее с девочкой, ко­торая меня привела, просто толкнув дверь. У Дегейтера были две большие комнаты, тесно заставленные старой по­темневшей мебелью.

...Дегейтер очень приветливо обратился ко мне, предложил сесть, и разговор быстро завязался.

— Да, да, — говорил он, — хотят, чтобы я поехал в Россию, а я не знаю, что сказать; я никогда никуда не ездил.

Действительно, за всю свою жизнь он, по-видимому, никуда не выезжал за пре­делы родной Франции, и мысль о таком далеком путешествии казалась ему неве­роятной. Дегейтер беспокоился, как же он расстанется со своей квартирой, с внуч­кой, а главное, — со своими привычка­ми. Он много раз повторял, что ему бу­дет трудно отвыкнуть от них. Впрочем, привычки эти были несложны; они заклю­чались (как и у многих французов) в том, что Дегейтер привык пить утром кофе ча­сов в семь, обедать в двенадцать и ужи­нать в семь вечера, причем непременно есть "помм фрит" (картофель, жаренный на французский манер, тонкими ломти­ками, в растительном масле или на го­вяжьем жиру) и выпивать за едой не­сколько рюмок красного вина.

...Мне было очень интересно ближе по­знакомиться с этим замечательным человеком. В мои дальнейшие посещения Пьер рассказал мне все, о чем он тогда ду­мал и что его волновало. При наших бе­седах иногда присутствовала его внучка, живая, хорошенькая девушка, певшая со­чиненные им песни...

...С гордостью показывал Дегейтер мне написанные им ноты и слова ряда песен. В общем им было опубликовано около пятнадцати произведений. Но некоторые, ненапечатанные, он хранил у себя. На нот­ной бумаге дрожащим старческим почер­ком были выведены слова, написанные с орфографическими ошибками. Дегейтер кончил только начальную школу и в гра­моте не был силен.

Некоторые свои песни, оставшиеся не­напечатанными, Дегейтер пропел мне сам. Несмотря на глухоту, он пел верно, но голос был старческий, дребезжащий, по­рою срывался. Пел он с увлечением, ви­димо, глубоко переживая каждое слово песни. Вообще словам своих песен он при­давал не меньшее значение, чем мело­диям».

Предполагалось, что в Москву Дегей­тер приедет уже в апреле, но однажды во время ремонта дома в Сен-Дени ударом кирпича его ранило в голову. Только к концу июня, пройдя курс лечения у А. Рубакина, он отправился в волную­щее путешествие.

Встретить Дегейтера на Белорусский вокзал в Москве пришли старые революционеры, участники Парижской Коммуны Густав Инар и Пьер Фуркад, жившие в Москве, в Доме ветеранов революции.

В Москве Дегейтер охотно и много играл, знакомил со своими сочинениями новых русских друзей. Всем интересо­вался, просил, чтобы ему переводили на французский язык статьи из газет. И конечно, Пьер Дегейтер услышал «Ин­тернационал», он прозвучал в исполне­нии хора и оркестра. Старый коммунар убедился, как изменилась его песня — не текст и не музыка, а характер исполнения. Из песни «Интернационал» стал возвышен­ным гимном — мощным, победоносным в звучании хора и оркестра. Присут­ствуя на Шестом конгрессе Коминтерна, Дегейтер дирижировал концертом, в кото­ром сводный хор исполнял «Интернацио­нал».

На Красной площади под руководством Пьера Дегейтера «Интернационал» пели тысячи участников Первой всесоюзной спартакиады. Вместе с Дегейтером на три­буне находился Морис Торез. Впослед­ствии в речи, посвященной Дегейтеру, Морис Торез вспоминал, как «слезы кати­лись по лицу старого борца-революционе­ра, для которого признательность наро­да, ставшего хозяином своей судьбы, явилась самой высшей наградой».

«Я счастлив, — писал тогда Дегейтер, — что нахожусь в стране Великой Революции, стране, победившей феодализм и рабство и сделавшей рабочих хозяевами своей судьбы... Я счастлив, что вашим гимном, гимном революционной России, является "Интернационал", пение которого вызывает дрожь у тех, кто строит свое благополучие на эксплуатации рабо­чих. Я верю, что революционная Россия является прелюдией к тому великому перевороту, в результате которого крас­ное знамя революции воссияет над всей вселенной. Революция принесет подлин­ный мир, основа которого заложена народами Советского Союза».

Четыре месяца в Москве прошли быс­тро. В Сен-Дени ждали дедушку Пьера внучка Сюзанна, старые друзья.

В 1932 году французская земля при­няла прах Пьера Дегейтера — скромного рабочего-мебельщика, сложившего музы­ку бессмертного гимна Революции.

К содержанию

Источник: С. Хентова. Мелодии великого времени. М., 1986