А. Новиков, Л. Ошанин. ЭХ, ДОРОГИ

Эта песня родилась в самом конце войны. Один из ансамблей попросил поэта Льва Ошанина и композитора Анатолия Новикова сложить что-нибудь для новой программы. Задумались поэт и компо­зитор: все, что можно написать о войне, вроде бы уже написано... Разве что попробовать рас­сказать о солдатах, которые идут на фронт? И они загорелись этой темой: ожидание боя, его ощущение, готовность к нему... Композитор сидел за роялем и искал музыкальное выра­жение чувств, картин войны, пробовал какие-то мелодические отрывки и гармонии. И в энном по счету варианте вдруг запелось: «Эх, дороги...» Вскоре появились четыре коротенькие музыкальные строчки, и на них тут же легли стихи:

Эх, дороги...
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.

Потом широкая и несколько грустная интонация этого при­пева-запева потребовала быстрой, моторной средней части песни:

А дорога дальше мчится —
пылится,
клубится...

Как вспоминает Ошанин, «все строчки песни оказались совсем короткими. Было очень трудно положить на них естест­венные и емкие слова и заставить эти слова рассказывать».

Ансамбль исполнил песню. Встретили ее восторженно, но авторы все равно были недовольны. Авторы почувствовали, чего не хватает песне, чтобы она ещё пронзительнее отразила свою тему. Песню основательно переработали, и стала она, кста­ти, называться не «Солдатские дороги», как сначала, не «Эх, дороги», как потом, а просто «Дороги». И хоть строка в этой песне действительно короткая и слов в ней умещается мало, но зато каждое слово весит много. Очень много.

Дороги, пыль, холода... Все это объемно, все включает в себя множество понятий, ассоциаций, и это для новой песни было необходимо, потому что...

Снег ли ветер
Вспомним, друзья,
Нам дороги эти
Позабыть нельзя.

Спокойно, ровно течет мелодия, но спокойствие это кажу­щееся, за ним — трепет взволнованного воспоминаниями серд­ца. Воспоминаниями разными, и среди них немало горьких, страшных... Поэтому где бы ни звучали «Дороги», в какой бы стране их ни пели, даже там, где слова требуют перевода, — и без перевода песню слушают не шелохнувшись. В чем же такая ее сила? Наверное, в том, что побеждает в песне все-таки не горечь, а светлая романтика. И излучает ее мелодия, полная мужественной лирики.

Известен такой случай. Вскоре после войны лектор-музыко­вед выступал в лагере немецких военнопленных. Он читал лек­цию о советской музыке, о её гуманистической сущности и завершил выступление песней Новикова и Ошанина, которую, не переводя на немецкий язык, спел сам. И вдруг эта, прямо скажем, весьма специфическая аудитория буквально замерла. А потом люди потянулись к платкам... Какая же могучая сила заключается в мелодии песни про дороги, про наши солдат­ские дороги, если даже вчерашних врагов она заставила за­думаться об их пути, кровавом и бесславном. Задуматься — и снова, еще и еще раз, этот путь осудить.

Источник: Л. Сидоровский. «Вьется пыль под сапогами…»
// «И только потому мы победили…» М., 1985

В годы войны был в Москве ансамбль песни и пляски войск НКВД — второй по известности после ансамбля имени Александрова. Он отличал­ся, в частности, тем, что создавал театрализованные программы, где все песни были связаны той или иной сюжетной канвой. Руководил им тогда режиссер С. Юткевич.

И вот в 1945 году этот ансамбль обратился к нам с А. Новиковым с просьбой написать одну или две песни для новой программы. Темы песен заранее были определены, мы получили длинный перечень их, от­печатанный на машинке.

Тогда казалось, что все, что можно было написать о войне, уже написа­но. И мы с Новиковым написали немало военных песен. Может быть, поэтому и увлекла нас тема, которая была сформулирована скупо: «Под стук колес», а в скобках стояло — «Солдаты едут на фронт».

Такой песни еще не было.

Знать не можешь
Доли своей, —
Может, крылья сложишь
Посреди степей.

Нас волновала тема ожидания боя, ощущения его, готовности к нему. Песня должна была стать раздумьем о предстоящем, о горечи потерь и о вере в победу. Такая песня, думалось нам, может быть написана только после Победы, в 1945 году, с позиций знания всего, что произошло на войне.

Песня рождалась у рояля. Сначала появились четыре коротенькие му­зыкальные строки, и на них тут же приблизительно, потом почти точно легли строки стихов:

Эх, дороги, —
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.

Потом широкая и несколько грустная интонация этого припева-запева потребовала быстрой моторной средней части песни:

А дорога дальше мчится,
пылится,
клубится...

Все строчки песни оказались совсем короткими. Было очень трудно положить на них естественные и емкие слова и заставить эти слова рас­сказывать.

Но пережитое помогло множеством ассоциаций. Хотя из-за скверного зрения я был полностью снят с военного учета, но я много был в коман­дировках на Западном, 3-м Белорусском и Карельском фронтах. Не раз попадал в рискованные положения. Приходилось видеть рядом смерть.

Помню, как я искал в песне одну строку:

Выстрел грянет.
Ворон кружит...
Твой дружок в бурьяне...

Вот это место... Что он — мертв? Убит? Подкошен? Вырван из жизни? Наконец, нашлось:

Твой дружок в бурьяне
Неживой лежит...

Вот это — «неживой», мне кажется, сказало больше, чем множество слов, которые могли стать на это место.

Я не буду, да и не смогу, если бы захотел, приводить примеры поисков и слов и строк, — нет у меня черновиков песни. Скажу только, что для меня это, должно быть, была первая работа, в которой я по-настоящему понял трудность и счастье поиска песенного слова.

Мы закончили песню. Её приняли, похвалили. И вот мы сидим на пре­мьере новой программы.

И спели-то её не бог весть как. Но в зале вдруг возникла длинная ти­шина. Потом он взорвался и потребовал повторения песни. А я, слушая ее, смотрел на зал, и мне становилось все яснее одно: это совсем не песня «Под стук колес». Мы сами не поняли, что мы написали, это пока полу­фабрикат, заготовка, половинка песни.

Я схватил Новикова за руку:

— Останови песню!

— Да ты что, — ответил Новиков, — я уже сдал клавир в издательство.

А я опять:

— Останови песню на неделю. Она неправильная.

Новиков недовольно буркнул:

— У тебя блажь какая-то...

Но по его хитрому прищуру я почувствовал, что он начинает меня понимать.

А мне уже было ясно — это песня итога войны. Хотели мы или не хо­тели, а в ней зазвенела какая-то необъяснимая, но верная нота времени.

Месяц я продержал песню в поисках того решения, которое увидел тогда в концертном зале. И потом мы выпустили ее заново. И называлась она сначала «Солдатские дороги». Потом «Эх, дороги». Наконец просто «Дороги».

Один казах меня потом уверял, что это народная казахская песня.

Кстати, о формальных песенных законах. Когда «Дороги» уже появи­лись, я вдруг с удивлением заметил, что четверостишие — припев, он же зачин каждого куплета, потому что он не завершает, а открывает песню, — состоит из одних имен существительных. А глаголы зато как бы переско­чили в среднюю часть песни. Вероятно, это единственный случай в поэзии. А когда задумаешься, почему так вышло, зачем это понадобилось? — ответ приходит простой и естественный. Строка здесь короткая, слов в ней умещается мало, и каждое должно много весить. «Дороги — Пыль — Хо­лода» — все это объемно, включает в себя множество зрительных, слухо­вых, чувственных и всяких иных понятий и ассоциаций. Так было необ­ходимо для этой песни. Потому что —

Снег ли, ветер, —
Вспомним, друзья...
...Нам дороги эти
Позабыть нельзя.

И мне было дорого, когда наш солдат номер один — маршал Жуков, — отвечая на вопрос корреспондента «Комсомольской правды», назвал «Дороги» одной из трех лучших песен войны.

Источник: Лев Ошанин. Нам дороги эти позабыть нельзя. Под стук колес. //
Песни разных лет, как они создавались и их судьбы… М., 1990